Неточные совпадения
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от мира сего». Старший сын его сослан, средний — сидит
в тюрьме, младший, отказавшись учиться
в гимназии,
ушел из шестого класса
в столярную
мастерскую. О старике Рындине Татьяна сказала...
Ученье между тем шло своим чередом. По шестнадцатому году Сережка уже сидел на верстаке и беспорядочно тыкал иглою
в суконные лоскутки, на которых его приучали к настоящей работе. Через год, через два он сделается, пожалуй, заправским портным, а там, благослови Господи, и на оброк милости просим.
Уйдет Сережка от портного Велифантьева и начнет по Москве из
мастерской в мастерскую странствовать.
Когда я сказал
в мастерской, что
ухожу, — это сначала вызвало у большинства лестное для меня сожаление, особенно взволновался Павел.
— Что? — крикнул портной. — Он штаны испортил, и он не поедет. Марш! — крикнул он на плачущего Петрушку, указывая ему на дверь
мастерской, и, прежде чем мальчик успел прогоркнуть
в эту дверь, хозяин дал ему горячий подзатыльник и
ушел в свои комнаты.
Однажды Митька, к великой радости моей, принес копье, на которое кузнец насадил железный наконечник, и так как наискось против крыльца дома стоял пустой флигель, бывший когда-то на моей памяти малярной
мастерской, то мы
уходили в него и, начертивши углем на дверях круги с черным центром упражнялись
в метании копья.
Я
ушел из кухни утром, маленькие часы на стене показывали шесть с минутами. Шагал
в серой мгле по сугробам, слушая вой метели, и, вспоминая яростные взвизгивания разбитого человека, чувствовал, что его слова остановились где-то
в горле у меня, душат. Не хотелось идти
в мастерскую, видеть людей, и, таская на себе кучу снега, я шатался по улицам Татарской слободы до поры, когда стало светло и среди волн снега начали нырять фигуры жителей города.
Если она не заставала его
в мастерской, то оставляла ему письмо,
в котором клялась, что если он сегодня не придет к ней, то она непременно отравится. Он трусил, приходил к ней и оставался обедать. Не стесняясь присутствием мужа, он говорил ей дерзости, она отвечала ему тем же. Оба чувствовали, что они связывают друг друга, что они деспоты и враги, и злились, и от злости не замечали, что оба они неприличны и что даже стриженый Коростелев понимает все. После обеда Рябовский спешил проститься и
уйти.
Войдя
в хлев, нужно было тотчас же прислониться спиною к стене его, разогнать зверей пинками и, быстро вылив пойло
в корыто, скорее
уходить, потому что рассерженные ударами свиньи кусались. Но было гораздо хуже, когда Егорка, отворив дверь
в мастерскую, возглашал загробным голосом...
Для Андрея Ивановича начались ужасные дни. «Ты — нищий, тебя держат из милости, и ты должен все терпеть», — эта мысль грызла его днем и ночью. Его могут бить, могут обижать, — Семидалов за него не заступится; спасибо уж и на том, что позволяет оставаться
в мастерской; Семидалов понимает так же хорошо, как и он сам, что
уйти ему некуда.
С этих пор, завидев входящую
в контору Александру Михайловну, Семидалов стал
уходить. Первое время после ее поступления
в мастерскую он покровительствовал ей «
в память мужа», перед которым чувствовал себя
в душе несколько виноватым. И его раздражало, что на этом основании она предъявляет требования, каких ни одна девушка не предъявляла, и что к ней нужно относиться как-то особенно, — не так, как к другим.
Ушла из
мастерской, и вот живет
в бесшабашно-веселом, ярком мире, шикарною, изящно одетою.
А если не
уйдет, то надзору за ней будет
в тысячу раз меньше, чем у ее тетки, предполагая, что та заведет
мастерскую.